Он писал о последних днях Турбиных, Мольера, Пушкина, Дон-Кихота... И вот наступили и его последние дни. Как написать о них?
Смерть свою, как выяснилось, Булгаков носил в себе с самого рождения. Та же болезнь, от которой умер его отец на 48-м году жизни, обнаружилась и у него, тоже в 48 лет.
Historia morbi Михаила Булгакова писалась его женой, Еленой Сергеевной, а также - в письмах, записках, заметках, воспоминаниях - его родными и знакомыми.
Как врач, он знал свою болезнь и предсказал, до подробностей, ее развитие. Как художник, он ее предвидел. Как маг, он ее предначертал.
БОЛЬШЕ ВСЕГО Я НЕНАВИЖУ СОЛНЦЕ, ГРОМКИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ГОЛОСА И СТУК. ЧАСТЫЙ, ЧАСТЫЙ СТУК. ЛЮДЕЙ БОЮСЬ ДО ТОГО, ЧТО, ЕСЛИ ВЕЧЕРОМ ЗАСЛЫШУ В КОРИДОРЕ ЧУЖИЕ ШАГИ И ГОВОР, НАЧИНАЮ ВСКРИКИВАТЬ («Красная корона», 1922).
А ТО Я, ЗНАЕТЕ ЛИ, НЕ ВЫНОШУ ШУМА, ВОЗНИ, НАСИЛИЙ И ВСЯКИХ ВЕЩЕЙ В ЭТОМ РОДЕ. В ОСОБЕННОСТИ НЕНАВИСТЕН МНЕ ЛЮДСКОЙ КРИК, БУДЬ ТО КРИК СТРАДАНИЯ, ЯРОСТИ ИЛИ КАКОЙ-НИБУДЬ ИНОЙ КРИК (ММ, 13).
О том, как началась болезнь, рассказал сам Михаил Афанасьевич. Осталась конспективная запись этого рассказа Н.А.Земской - из 8 пунктов
(НН, 1991)«1. Поиски, куда поехать в отпуск».
Булгаковы хотели в Батум. Уже были заказаны билеты - на 10 сентября. Но знакомые стали отговаривать от этой поездки. Я.Л.Леонтьев, например (8.ІХ.1939):
«Доводы его убедительны. И пункт неподходящий и время. Уговорил поехать в Ленинград. Обещал достать билеты и номер в «Астории». Г.М.Калишьян (8.ІХ.1939):
«...очень уговаривал не ехать в Батум - дожди там начались» (ДЕБ, с.284).
Не нужно быть предсказателем, чтобы знать, что такая поездка, как бы ее ни желать, не состоится.
- ЭТО ПОЧЕМУ?
- ПОТОМУ, - ОТВЕТИЛ ИНОСТРАНЕЦ И ПРИЩУРЕННЫМИ ГЛАЗАМИ ПОГЛЯДЕЛ В НЕБО, ГДЕ, ПРЕДЧУВСТВУЯ ВЕЧЕРНЮЮ ПРОХЛАДУ, БЕСШУМНО ЧЕРТИЛИ ЧЕРНЫЕ ПТИЦЫ, - ЧТО АННУШКА УЖЕ КУПИЛА ПОДСОЛНЕЧНОЕ МАСЛО, И НЕ ТОЛЬКО КУПИЛА, НО ДАЖЕ И РАЗЛИЛА (ММ, 1).
Булгаковы, понятно, огорчены.
«Ужасно мы огорчены, что сорвалась поездка на юг. Так хотелось покупаться, увидеть все эти красивые места!» (Е.С.Булгакова. 9.ІХ.1939; ДЕБ, с.285).
А для Михаила Афанасьевича, добавим, и весьма знаменательные места. Оттуда начался его путь в Москву. Оттуда начался путь на Москву его героя. Туда он направлялся всего месяц назад с багажом, полным надежд. На этом пути он был остановлен - силами, которые распоряжались его жизнью...
2.
«2. Первая замеченная потеря зрения - на мгновенье (сидел, разговаривал с одной дамой, и вдруг она точно облаком заволоклась - перестал ее видеть). Решил, что это случайно, нервы шалят, нервное переутомление».
ОН ПОБЛЕДНЕЛ, ВЫТЕР ЛОБ ПЛАТКОМ, ПОДУМАЛ: «ЧТО ЭТО СО МНОЙ? ЭТОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО... СЕРДЦЕ ШАЛИТ... Я ПЕРЕУТОМИЛСЯ. ПОЖАЛУЙ, ПОРА БРОСИТЬ ВСЕ К ЧЕРТУ И В КИСЛОВОДСК...» (ММ, 1).
3.
«3. Поездка для отдыха, вместо юга, в Ленинград».
Вспоминает А.М.Файко:
«Они зашли ко мне проститься. После короткого прощания (Михаил Афанасьевич не любил сентиментальностей) я подошел к окну и глядел на них с четвертого этажа. Отчетливо помню спину Булгакова (он был в летнем пальто кофейного цвета и мягкой темной шляпе) - худую, с выступающими лопатками. Что-то скорбное, измученное было в этой спине. Я следил за его высокой фигурой, когда он, согнувшись, садился в такси, резким, характерным жестом отбросив в сторону папиросу. Хотелось крикнуть вслед какое-то прощальное слово, но я никак не мог его найти» (ВМБ, с.350).
Вспоминает Л. Ленч:
«Идем по перрону Ленинградского вокзала, ищем спальный вагон, и вдруг я вижу, что навстречу нам, явно выискивая тот же вагон, идет бросающаяся всем в глаза пара: женщина, о которых принято говорить «интересная», и мужчина в распахнутой волчьей шубе, - шерсть на ней отливала серебром при свете перронных фонарей. Мужчина был в очках и тоже, с точки зрения женщин, принадлежал к той же породе - «интересных» мужчин.
- Это же Булгаковы! - тихо сказала мне жена и окликнула Михаила Афанасьевича...» (ВМБ, с.378).
Вспоминает М.Н.Ангарская (жена Л.Ленча):
«В Ленинград мы в 1939 году уехали вместе. Шутили, смеялись; мы рассчитывали повеселиться» (ВМБ, с.519)...
4.
«4. В гостинице». М.Н. Ангарская:
«В «Астории» мы ужинали в ресторане. Булгаков танцевал со мной, шутил: - Машенька, вы стали лучше танцевать, с тех пор как вышли замуж! А в тот день, когда Булгаков был у врача, мы их уже не застали в гостинице они оставили нам записку о том, что срочно уезжают» (ВМБ, с.519).
5-6.
«5.Утром вышел на Невский и вдруг замечаю, что не вижу вывесок. Тут же к врачу. Он советует немедленно вернуться в Москву и сделать анализ мочи».
«6. Жене: «Ты знаешь, что он мне произнес мой смертный приговор».
Записи Е.С.Булгаковой (ЛЕВ, с.384):
11 сентября:
«Астория (Лен.). Чудесный номер, радостная телеграмма Якову... Гулять. Не различал надписей на вывесках, все раздражало, - домой. Поиски окулиста».
12 сентября:
«Остался в номере, я в книжную лавку. Вечером у Андынского. Настойчивое уговаривание уехать. Разговоры с портье о билетах. Молния Якову. Ночной разговор из Москвы от Леонтьевых... Страшная ночь. («Плохо мне, Люсенька. Он мне подписал смертный приговор»)».
13 сентября:
«Портье принес билеты, а за обедом сказал, что из поездов пойдет один только бесплацкартный. Миша - еду! Я не согласилась. Совет портье идти к начальнику станции».
14 сентября:
«...Спешные сборы. Поезд в 5.18. На вокзале Файер. В поезде Чабукиани». Е.С.Булгакова - Н.А.Булгакову (16.1.1961):
«...вернулись через четыре дня, так как он почувствовал в первый же день
на Невском, что слепнет. Нашли там профессора, который сказал, проверив
его глазное дно: «Ваше дело плохо». Потребовал, чтобы я немедленно увезла
Мишу домой» (ДЕБ, с.321).
7-8.
«7. В Москве. Болезнь та же, что у отца. Воспоминания о том, как болел отец. Теперь Мише стало лучше».
«8. Я [Н.А.Земская]: «У отца это было хроническое, у тебя острое воспаление, которое сейчас поддалось лечению». Он: «Может быть».
15 сентября:
«Приезд в Москву. Яков - машину. Звонки: Яков, Дмитриев, Конский, Оля, дамы, Борис, Сергей. В постель Мишу. Вечером Арендт, Борис. Советы Арендта - к Рапопорту».
17 сентября:
«Воскресенье. Рапопорт направил к Вовси. Центральная мозговая система 8 порядке».
18 сентября:
«Днем Ермолинский, Дмитриев. Вечером Калужские» (ДЕБ, с.384).
Е.С.Булгакова - Н.А.Булгакову (17.Х.1960) «...профессор, обследовав его, сказал: «Ваше дело плохо. Немедленно уезжайте домой». Эта докторская жестокость повторилась и в Москве - врачи не подавали ему надежды, говоря: «Вы же сам» врач, и все понимаете». Миша всегда, с самого первого дня, когда попросил, чтобы я была с ним, взял с меня клятву, что я не отдам его в больницу, что он умрет у меня на руках, -предупреждая о том, что с ним будет все, как с отцом, Афанасием Ивановичем. И даже год сказал - 1939-й. Врачи мне тоже говорили, что это вопрос трех-четырех дней. Но Миша прожил после этого еще семь месяцев, как он говорил: «Потому, что верю тебе». А я клялась ему, что он выздоровеет» (ДЕБ, с.318).
(16.1.1961):
«В Москве я вызвала известнейших профессоров - по почкам и глазника. Первый хотел сейчас же перевезти Мишу к себе в Кремлевскую больницу. Но Миша сказал: «Я никуда не поеду от нее». И напомнил мне о моем слове.
А когда в передней я провожала профессора Вовси, он сказал: «Я не настаиваю, так как это вопрос трех дней» (ДЕБ, с. 321).
«Я вызвала Арендта, - рассказывала Елена Сергеевна в беседе с М.Чудаковой (4.ХІ.1969). - Тот пригласил невропатолога М.Ю.Рапопорта и специалиста по почкам Вовси. Они полностью подтвердили диагноз: гипертонический н е ф р о с к л е р о з» (ЖМБ, с.642).
Присоединяясь к этому консилиуму, спрашиваю у Л. Ф., является ли болезнь Булгакова наследственной.
-Да, по роду отца, - подтверждает Л.Ф. и уточняет: - Но с третьего колена - грех деда... Отец тоже жертва... Если бы отец отработал, с Булгаковым этого бы не случилось.
Л.Ф. сравнивает ауры отца и сына и удивляется: до чего похожи.
- И точно так же на голову воздействие... Сильное, -4-го уровня... Но у сына это еще сильнее проявилось... Отца тоже перевернули - до -3, а сына -до -4, а потом, к моменту смерти, он дошел до -5... Эта сущность полностью им овладела...
Вспоминает С.А.Ермолинский: «Я пришел к нему в первый же день после их приезда. Он был неожиданно спокоен. Последовательно рассказал мне все, что с ним будет происходить в течение полугода - как будет развиваться болезнь. Он называл недели и месяцы и даже числа, определяя все этапы болезни. Я не верил ему, но дальше все шло как по расписанию, им самим начертанному» (ЗРЛ, с.96).
Почему болезнь отца повторилась в сыне - можно объяснить наследственностью. Но как объяснить, почему смерть учителя повторяется в ученике?
«Жизнелюбивый и обуреваемый припадками глубокой меланхолии при мысли о предстоящей кончине, он, уже лишенный зрения, бесстрашно просил ему читать о последних жутких днях и часах Гоголя» (П.С.Попов; ВВП, с.11).
Из книги В.Вересаева «Гоголь в жизни» (гл. XVI):
«...он почувствовал, что болен тою самою болезнью, от которой умер отец его...»...
«Рассказывают, что, когда его раздевали и сажали в ванну, он сильно стонал, кричал, говорил, что это делают напрасно; после того, как его положили опять в постель без белья, он проговорил: «Покройте плечо, закройте спину!»; а когда ставили пиявки, он повторял: «Не надо!»; когда они были поставлены, он твердил: «Снимите пиявки, поднимите (ото рта) пиявки!» и стремился их достать рукою.
При мне они висели еще долго, его руку держали с силою, чтобы он до них не касался»...
а вот еще - из того, что говорил учитель: «Мне труднее спастись, чем кому другому»... «Обо мне нужно молиться более, чем обо всяком другом человеке. Если Бог меня не вразумит... участь моя будет страшнее участи всех прочих людей»... «Молитесь, молитесь обо мне все»...
19 сентября:
«К Мише - Захаров...»
21 сентября:
«Пиявки».
...ПИЯВКИ ВИСЕЛИ У НЕГО НА ВИСКАХ, ЗА УШАМИ И НА ШЕЕ (ММ, 18).
23 сентября:
«Страхов - подтвердил диагноз».
24 сентября:
«Захаров пустил кровь из вены. Некоторое облегчение». 29 сентября:
«...головные боли - главный бич». 9 октября:
«Вчера большое кровопускание - 780 граммов, сильная головная боль. Сегодня днем несколько легче, но приходится принимать порошки». 18 октября:
«Мише сегодня разрешили в первый раз чашку бульона. Как он наслаждался ею!» (Записи Е.С.Булгаковой, ДЕБ. С.384).
...профессор повернулся к столу и тут же испустил ВОПЛЬ.
ЗА СТОЛОМ ЭТИМ сидела В косынке СЕСТРЫ милосердия женщина С сумочкой, С надписью НА НЕЙ: «ПИЯВКИ». ВОПИЛ профессор, вглядевшись В ЕЕ РОТ. ОН БЫЛ мужской, кривой, ДО УШЕЙ, С ОДНИМ КЛЫКОМ. ГЛАЗА У СЕСТРЫ БЫЛИ мертвые (мм, 18).
Среди гостей, навещавших умирающего Мастера, были различные, ох, очень различные: и седоусые профессора, и милосердные дамы, и дамы с мертвыми глазами... Были и те, кто приходил лишь затем, чтобы приобщиться к истинному бессмертию. Ну что же, люди как люди, ведь это всегда было...
Елена Сергеевна встречала приходящих, отвечала звонившим и записывала, для нас записывала имена всех, кто был с Мастером в его последние дни, а также
тe, кто отказал себе в этой чести... 29 сентября:
«Сегодня звонил Виленкин. Были Файко, вели себя сердечно и тепло. К вечеру Мише легче с головой.
Кругом кипят события, но до нас они доходят глухо, потому что мы
поражены своей бедой.
Мы заключили договор с Германией о дружбе.
Интересно отметить, что Мелик ни разу не навестил Мишу, ни единого раза не справились о Мишином здоровье ни Самосуд, ни Мордвинов. Характерно для Пречистенки. Тата Лямина позвонила, но сказала, что Коле не будет сообщать в Калугу о болезни Миши до тех пор, пока Миша не выздоровеет, а то Коля расстроится»...
«Сегодня два звонка интересных. Первый - от Фадеева, о том, что он завтра придет Мишу навестить...»...
«А второй, который меня бесконечно тронул, это звонок некоего Гоши Раниенсона, сотрудника миманса из Большого. Он сказал, что я должна знать, что есть человек, который для М.А. сделает все, что только ему нужно. Дал свой телефон и настоятельно требовал, чтобы я дала ему какое-нибудь поручение.
Сегодня у Миши днем: Патя, Арендт, Сережа Ермолинский, доктор Захаров. Звонки: Забугин, Шапиро, Оля, Калишьян (необычайно любезный) и так далее» (ДЕБ, с.285)...
И так далее...
Л.Ленч:
«...Сердце мое сжалось, когда я оказался в маленькой квартире Булгаковых у Кропоткинских ворот. Елена Сергеевна еще в прихожей сказала мне, что Михаил Афанасьевич почти ослеп, что он не переносит света и лежит в темной комнате с занавешенными окнами.
И вот я вхожу в темную спальню, где лежит на кровати Булгаков. В углу на столике горит лампа, но свет в сторону больного не падает. Булгаков - в длинной белоснежной ночной рубахе, и невольно у меня возникает в памяти известный портрет умирающего Некрасова работы художника Ге.
Я пробыл тогда у Булгакова часа два-три. Говорил больше он, я молчал, слушал и иногда задавал вопросы.
О чем говорил Булгаков?
Главной темой была история с запрещением его последней пьесы о юности Сталина. Об этом писали многие, знавшие Булгакова ближе, чем я, и поэтому я не стану повторять то, что известно. Я скажу лишь о том, что волновало и тревожило в связи с этим печальным происшествием самого Булгакова. Он сказал мне:
- Вы же, наверное, успели уже узнать наши литературные нравы. Ведь наши товарищи обязательно станут говорить, что Булгаков пытался сподхалимничать перед Сталиным и у него ничего не вышло. Тут он повысил гол'ос,;насколько смог, и закончил так:
- Даю вам слово, и в мыслях у меня этого не было. Ну подумайте сами -какой это замечательный драматический конфликт: пылкий юноша семинарист, революционно настроенный, и. старый монах - ректор семинарии Умный, хитрый, с иезуитским складом ума старик. Ведь мой отец был доктором богословия, я таких «святых отцов» знал не понаслышке.
Говорил Михаил Афанасьевич и о мировой войне, которая должна неминуемо вспыхнуть в самом скором времени. Запомнилась мне одна его пророческая фраза:
- Я этого уже, конечно, не узнаю, но вы узнаете. Попомните мое слово: война наделает в мире много бед, в Париже на бульварах будут расти вот такие огороды (он показал жестом - какие они будут), потому что парижанам нечего будет кушать.
Мы простились, и я ушел от Булгаковых еще более угнетенный недобрыми предчувствиями, которые меня мучили и до этого визита» (ВМБ, с.379-380).
М.Н.Ангарская:
«Во время болезни мы с Ленчем бывали у него. Он был уверен, что будет мировая война, будет голод. «Я этого уже не увижу, а вы увидите - и на Елисейских полях, и здесь, на Пречистенском бульваре, будут сажать морковку». Я хорошо помню эти слова! (ВМБ, с.519).
Р.Н.Симонов:
«Михаил. Афанасьевич, тяжело больной, сидел дома, в черном халате, в черной шапочке (какие носят ученые), часто надевал темные очки. <...> Он сказал мне: «Вы знаете, Рубен Николаевич, я, наверное, все-таки пацифист. Я против убийств, насилий, бессмысленной войны» (ВМБ, с.358).
С.А.Ермолинский:-
«Очень часто заходили друзья - Дмитриев, Вильяме, Борис Эрдман (брат Николая Робертовича, художник), забегал Файко, живший по соседству, на той же лестничной площадке. К постели больного приставлялся стол. Мы выпивали и закусывали, а он чокался рюмкой с водой. Он настаивал, чтобы мы выпивали, как раньше бывало. И для нашего удовольствия делал вид, что тоже немного хмелеет.
Но вскоре эти посиделки кончились. Они стали трудны для него» (ЗРЛ, с.99).
Приходил Катаев. Последняя встреча с Мастером ему запомнилась так: 180
«Он сказал по своему обыкновению:
- Я стар и тяжело болен. На этот раз он не шутил. Он был действительно смертельно болен и как
врач хорошо это знал.
У него было измученное землистое лицо. У меня сжалось сердце.
- К сожалению, я ничего не могу вам предложить, кроме этого, - сказал он и достал из-за окна бутылку холодной воды.
Мы чокнулись и отпили по глотку.
Он с достоинством нес свою бедность» (АМВ, с.143-144).
Комментарий С. А. Ермолинского: «Я решительно не могу представить себе, чтобы в доме Булгакова потчевали гостя холодной водой. Разве что это могло произойти лишь по отношению к редкостно неприятному господину, но и в это я не верю» (ЗРЛ, с.75).
Е.С.Булгакова - Н.А.Булгакову (16.I.1961):
«Люди, друзья, знакомые и незнакомые, приходили без конца. Многие ночевали у нас последнее время - на полу. Мой сын Женичка перестал посещать школу, жил у меня, помогал переносить надвигающийся ужас...»...
«Ему становилось то хуже, то лучше. Иногда он даже мог выходить на улицу, в театр. Но постепенно ослабевал, худел, видел все хуже. <л> Мы засыпали обычно во втором часу ночи, а через час-два он будил меня и говорил: «Встань, Люсенька, я скоро умру, поговорим. Правда, через короткое время он уже острил, смеялся, верил мне, что выздоровеет непременно, и выдумывал необыкновенные фельетоны про МХТ, или начало нового романа, или вообще какие-нибудь юмористические вещи. После чего, успокоенный, засыпал. Как врач, он знал все, что должно было произойти, требовал анализы, иногда мне удавалось обмануть его в цифрах анализа, - когда белок поднимался слишком высоко» (ДЕБ, с.322, 321-322).
Надежда Афанасьевна о болезни брата узнала случайно, за утренним чаем, от дочери Оли... Бросилась к телефону.
Они не виделись с весны 1937-го. Почему? Е.А,Земская, младшая ее дочь, объясняет это «обстоятельствами чисто внешнего порядка»:
«Сестры Надя и Вера переезжают на далекие окраины Москвы, у них нет телефона. Младшая сестра Леля живет у Петровских ворот, недалеко от квартиры Булгаковых в Нащокинском переулке, но у нее тоже нет своего телефона.
Однако главной причиной ослабления семейных связей было угнетенное душевное состояние Михаила Булгакова...» (ПГЖ, с.81).
- Не только это, - говорит А. Ф. - Было несовпадение вибраций... От него шли такие крупные, тяжелые вибрации... Они просто боялись... сатаны который в нем сидел... Это был инстинкт самосохранения...
И все-таки. Как только Надежда Афанасьевна узнала о несчастье, она тотчас позвонила, а потом и приехала...
«Я испугалась и тотчас пошла звонить по телефону Елене Сергеевне услыхала о серьезности ею болезни, услыхала о том, что к нему не пускают много народа, можно только в определенный срок, на полчаса; тут же Е.С. делает попытку объяснить, почему она нас никак не известила (хотя этот факт, говорящий сам за себя, в объяснениях не нуждается), от телефона, как была, в моем неприглядном самодельном старом пальтишке отправилась к нему, сговорившись об этом с Еленой Сергеевной.
Нашла его страшно похудевшим и бледным, в полутемной комнате в темных очках на глазах, в черной шапочке Мастера на голове, сидящим в постели» (ПГЖ, с.81).
...ОН СДЕЛАЛСЯ СУРОВ И ВЫНУЛ ИЗ КАРМАНА ХАЛАТА СОВЕРШЕННО ЗАСАЛЕННУЮ ЧЕРНУЮ ШАПОЧКУ С ВЫШИТОЙ НА НЕЙ ЖЕЛТЫМ ШЕЛКОМ БУКВОЙ «М» (ММ, 13).
Когда брат и сестра остались одни, Михаил Афанасьевич стал рассказывать историю «Батума» и начало своей болезни. Очевидно, это самое важное, что тогда занимало его ум.
Н.А.Земская записывает в дневнике:
«Вернувшись домой, я плачу, не веря надежде.
Когда я ухожу, плачем с Люсей [Еленой Сергеевной], обнявшись, и она горячо говорит: «Несчастный, несчастный, несчастный!»
Я письмами сообщаю о Мишиной болезни Леле и Вере в тот же день. Сообщаю Елене Сергеевне Лелин адрес и телефон» (ПГЖ, с.82).
Не для того ли и существует болезнь, чтобы залечивать разрывы и раны? Получив известие о болезни брата, Леля немедленно приходит к нему и будет с ним до самой его смерти.
Е.А.Светлаева - Н.А.Земской (17.ХІ.1939):
«Дорогая Надя! Сегодня я была у брата Миши, куда меня вызвали по телефону. Последние дни он чувствовал себя лучше, но сегодня перед моим уходом стал жаловаться на боли в пояснице (в области почек). Елена Сергеевна тоже больна, лежит. Я буду пока к ним ездить и сидеть с Мишей. Я пока свободна и могу бывать там ежедневно» (ПГЖ, с.84).
Елена Афанасьевна взяла на себя роль «распорядителя семейных визитов»: «...и буду тщательно и добросовестно ее исполнять (живу ближе всех и у меня есть телефон). Представляешь, сколько к ним рвется народу и как Елене Сергеевне трудно все планировать одной!» (Там же).
- 80% любви к нему, - определяет Л.Ф. - Хотя раньше она иначе к нему относилась... Возможно, она через какое-то страдание прошла, и у нее отложилось, что надо помогать людям, всем людям, а тут - брат родной... В
- момент она была для него самой-самой близкой. -А Надя?
- Меньше, 60%. - Вера?
- Тоже 60%.
«Во время болезни особенно укрепились связи Михаила Афанасьевича с младшей сестрой» (Е.А.Земская, ПГЖ, с.84).
Мысли о прожитой жизни, если это жизнь писателя, неотрывно связаны с мыслями о биографии и биографах. Жизнь Мастера должна быть описана, но как и кем?..
В записях Н.А.Земской остался неотчетливый след его разговоров на эту тему:
«Разговор о биографии. Биографы и их интерес»...
«О биографах... Тетка - акушерка...» Мое замечание о том, что я хочу писать воспоминания о семье. Он недоволен. «Неинтересно читать, что вот приехал дядя и игрушек привез... Надо уметь написать. Надо писать человеку, умирающему журнальный стиль и законы журналистики, законы создания произведения» (ПГЖ, с.82).
Где же этот человек, который и знает, и умеет, и хочет, и сможет? Татьяна Николаевна? Любовь Евгеньевна? Елена Сергеевна?
Нет, им он не велел рассказывать о себе. Даже Елене Сергеевне. «Как-то однажды, уже в пору своей предсмертной болезни, видя, как она измучилась с ним, и желая немного ее отвлечь, Булгаков попросил ее присесть на краешек постели и сказал: «Люся, хочешь я расскажу тебе, что будет? Когда я умру (и он сделал жест, отклонявший ее попытку возразить ему), так вот, когда я умру, меня скоро начнут печатать. Журналы будут ссориться из-за меня, театры будут выхватывать друг у друга мои пьесы. И тебя всюду станут приглашать выступить с воспоминаниями обо мне. Ты выйдешь на сцену в черном бархатном платье с красивым вырезом на груди, заломишь руки и скажешь низким трагическим голосом: «Отлетел мой ангел...» «И оба мы, - рассказывала Елена Сергеевна, - стали неудержимо смеяться: это казалось таким неправдоподобным. Но вот сбылось. И когда меня приглашают выступать, я вспоминаю слова Михаила Афанасьевича и не могу говорить» (В.Я.Лакшин, Бд, с.16).
Может, сестры?
Надежда Афанасьевна? Елена Афанасьевна? И филологи, и родная кровь...
Нет. «Неинтересно читать, что вот приехал дядя и игрушек привез...»
Значит, друзья?
Павел Сергеевич?
Сергей Александрович?..
Он отзывался на их расспросы, но что они могли написать? Читать научную биографию, равно как и беллетризированную, тоже, знаете, не очень-то интересно.
Надо ли объяснять, что написать о Булгакове так, как он написал о Мольере, может только один человек - он сам?..
Зная законы создания произведений, он, как любил это делать в романах, обращается в конце своей жизни к ее началу - пишет письма другу детства. Задает вопросы - писательские вопросы. Надеялся дописать книгу своей жизни раньше, чем умереть? Или, уже не надеясь, собирал материал и показывал путь для будущего биографа?..
Из дневника Н.А.Земской:
«Судя по тому, что Миша пишет в последних письмах к Саше, память его обращалась к Киевским воспоминаниям. Он что-то хотел писать о Киеве и юности; может быть, хотел сам писать свою биографию» (ПГЖ, с.83).
В ответ на письмо, присланное А.П. Гдешинским из Пятигорска (опять этот город!), Булгаков диктует (26.IX.1939):
«Вот настал и мой черед. В середине этого месяца я тяжело заболел, у меня болезнь почек, осложнившаяся расстройством зрения.
Я лежу, лишенный возможности читать и писать, и глядеть на свет. Прошу тебя, напиши мне о себе. Надеюсь, что твое состояние улучшилось после этого лета. Каждая весть от тебя будет приятна, в особенности теперь, когда связывает меня с внешним миром только освещенное окошечко радиоаппарата, через которое ко мне приходит музыка»...
Из воспоминаний С.А. Ермолинского:
«Я бывал у него каждый день. Пытаясь восстановить факты его жизни, предложил игру в навязчивого журналиста, приставшего с вопросами к знаменитому писателю.
- Ты хитришь, - сказал он, но игру принял.
В дальнейшем она развлекала его, и я записал несколько таких шуточных бесед, состоявших из вопросов и ответов. Несколько листков случайно сохранилось»... (ЗРЛ, с.97).
Из шуточного интервью с М.А.Булгаковым: «Я. Последуем дальше. Что привело вас в театр? Он. Жажда денег и славы. Затаенная мечта выйти на аплодисменты публики владела мною с детства. Я во сне видел свою длинную шатающуюся фигуру с растрепанными волосами, которая стоит на сцене, а благодарный режиссер кидается мне на шею и обцеловывает меня буквально под рев восторженного зрительного зала. Я. Позвольте, но при возобновлении «Турбиных» занавес раздвигался шестнадцать раз, все время кричали «автора!», а вы даже носа не высунули.
Он. Французы говорят, что нам дарят штаны, когда у нас уже нет задницы, простите за грубое выражение. (И подозрительно.) А вы не из французской ли газеты? Я. Нет.
Он. (вкрадчиво). А может быть, из какой-нибудь другой иностранной, а? Я. Нет, нет... Я из русской.
Он. Не из рижской ли, белоэмигрантской? (И он угрожающе поднял кулак.) Я. Избави бог! (Я отмахнулся в ужасе.) Я из «Вечерки»! Из прекрасной, неповторимой "Вечерки» нашей!
Он. Ура! Ура! Тюпа! Люся! Скорей! Водку на стол! Пускай этот господин напьется свое полное удовольствие! Мне отнюдь не грозит опасность, что он напечатает обо мне хоть одну строчку!» (ЗРЛ, с.98).
О Ермолинском Л.Ф. отозвалась так:
- Это был высокодуховный человек... Вот ему-то, можно сказать, ничто не угрожало, он мог спокойно находиться рядом с одержимым - его духовность его защищала. Булгакову очень повезло, что этот человек оказался рядом.
К умирающему другу Ермолинский приходил каждый день. И однажды, как он потом вспоминал, Булгаков ему сказал, подведя к письменному столу и открывая ящики:
- Смотри, вот папки. Это мои рукописи. Ты должен знать, Сергей, где что лежит. Тебе придется помогать Лене (ЗРЛ, с.96).
...ХОДИТ, ХОДИТ ОДИН С КОЗЛИНЫМ ПЕРГАМЕНТОМ И НЕПРЕРЫВНО ПИШЕТ. НО Я ОДНАЖДЫ ЗАГЛЯНУЛ В ЭТОТ ПЕРГАМЕНТ и УЖАСНУЛСЯ. РЕШИТЕЛЬНО НИЧЕГО ИЗ ТОГО, ЧТО ТАМ ЗАПИСАНО,
Я НЕ ГОВОРИЛ. Я ЕГО УМОЛЯЛ: СОЖГИ ТЫ, БОГА РАДИ, СВОЙ ПЕРГАМЕНТ! НО ОН ВЫРВАЛ ЕГО У МЕНЯ ИЗ РУК И УБЕЖАЛ (ММ, 2).
Мысли о смерти - они, конечно, были. Что он думал о ней, Мастер, - то ли что передают, припоминая его слова, мемуаристы?
С.А.Ермолинский вспоминает:
«Однажды, подняв на меня глаза, он заговорил, понизив голос и какими-то несвойственными ему словами, стесняясь:
- Что-то я хотел тебе сказать... Понимаешь... Как всякому смертному, мне кажется, что смерти нет. Ее просто невозможно вообразить. А она есть.
Он задумался и потом сказал еще, что духовное общение с близким человеком после его смерти отнюдь не проходит, напротив, оно может обостриться, и это очень важно, чтобы так случилось...
- Фу ты, - перебил он сам себя, - я, кажется, действительно совсем плох, коли заговорил о таких вещах. Ты не находишь?» (ЗРЛ, с.99).
В другой, более ранней редакции, этот разговор передан С.А.Ермолинским немного иначе:
«Однажды, подняв на меня глаза и сжимая от головной боли брови, он сказал:
- Если жизнь не удастся тебе, помни, тебе удастся смерть... Это сказал Ницше, кажется, в «Заратустре». Обрати внимание - какая надменная чепуха! Мне мерещится иногда, что смерть - продолжение жизни. Мы только не можем себе представить, как это происходит. Но как-то происходит... Я ведь не о загробном говорю, я не церковник и не теософ, упаси боже. Но я тебя спрашиваю: что же с тобой будет после смерти, если жизнь не удалась тебе? Дурак Ницше... - Он сокрушенно вздохнул. - Нет, я, кажется, окончательно плох, если заговорил о таких заумных вещах... Это я-то?..» (Театр, 1966, №9, с.95).
КОЕ-ЧТО ПИЛАТ ПРОЧЕЛ: «СМЕРТИ НЕТ... ВЧЕРА МЫ ЕЛИ СЛАДКИЕ ВЕСЕННИЕ БАККУРОТЫ...» (ММ, 26).
10 октября Булгаков составляет завещание:
«Город Москва, одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, октября месяца, десятого дня. Я, нижеподписавшийся, БУЛГАКОВ Михаил Афанасьевич, проживающий в городе Москве, улица Фурманова д. №3, кв. №44, настоящим завещанием, на случай моей смерти, делаю следующее распоряжение: 1. Все мое имущество, какое только в день смерти моей окажется мне принадлежащим, где бы таковое ни находилось и в чем бы ни заключалось, я завещаю в полную собственность жене моей БУЛГАКОВОЙ Елене Сергеевне»...(ДЕБ, с.282).
Между тем борьба за жизнь продолжалась... Елена Сергеевна записывает:
9 ноября.
«11 часов. Микстура 20 гр.
11.30. Сон до 3-х часов. Он прибежал в комнату ко мне, начался полубред. Позвонила Захарову - его нет. К Арендту - пришли он и сестры. Всех узнавал, говорил, иногда теряя мысль, с трудом подыскивал иногда слова. Меня узнал, начал разговор: «Вот смотри, как он заснет. Посмотри, есть вот такой способ... (Поворачивается каким-то особым манером), да как заснет! Помнишь, он в Севастополе с нами был? Еще такой сердитый был... такой сердитый...» (И заснул в 3.15)».
10 ноября.
«Проснулся в семь часов утра. Разговор не нормальный, упор все время на зубного врача, коронки, вставные зубы. Позвонила к врачу Забугину. Приехал. разговор о больнице. К Арендтам - то же самое. 8.30. Кофеин - 0, 2 г. 11.30. Сон.
3.30. Проснулся, сильно в поту, температура 36, 4, в хорошем состоянии, всех узнавал, весел. Укол глюкозы. Были Арендт и Захаров.
6 часов. Обед: икра, бульон, рыба. После обеда раздражен. Что-то злит. Как потом признавался, но не сказал - что именно злило). Нервничал из-за радио, что не умею ловить станции по книге. Приход Бориса, игра. Несколько разошелся за игрой. Произошел разговор, где говорил: «Я в ужасе... По-моему, доктора заметили, Забугин безусловно заметил, что я не нахожу слов, которые не нужны, говорю не то, что хочу!.. Ужасно! Какое впечатление? Это, верное, из-за наркотиков!» Потом: «Наверное, я очень плох, и они понимают, что вылечить меня нельзя. И оттого смущены». 12 часов. В кровати у себя (чай пил на моем диване), слушает радио, курит, наверное, скоро заснет. 12.45. Заснул грустный.
4 часа ночи. Просыпался. Позвал очень тихим голосом: «Мася...» Я подошла тоже очень тихим голосом спросила: «Что?» Разговор:
Что ты так кричишь?! Отвечай тихо. Сергей проснулся? -Нет.
Посмотри пойди, а то ведь он такой ихтиолог. (Я посмотрела на Сергея, вернулась)... Что не будет страшным, если бы я сказал, что очень хочу рыбы?
Я принесу сейчас. Ты лежи спокойно, я сейчас приду.
Иди, только не кричи. А то ты кричишь, как сардинка.
Потом съел кусочек рыбы, выпил чаю холодного. Велел считать ему пульс, был очень раздражителен. Пульс - 70, не наполненный, но ровный. Стал жаловаться на состояние: «Чувствую, что умру сегодня»... Уложила, села рядом.
Был потный, стонал. Стал засыпать. Часов в 5.30. сказал сквозь сон: «Мне теперь хорошо, иди спать». Заснул около 6». 11 ноября.
«Проснулся в 10.15. утра. Раздражителен, недоверчив. Рассказывал, что видел людей, которых нет в комнате (например, сегодня утром К.Федина), чаще всего меня, иногда Сергея... Говорил: «Вместо внимания - чуткость внушение к человеку. Придет этот Бобрович... я хотел сказать Александр Александрович, как его... Фадеев» (ПДМБ, с.220-221).
Заключение консилиума врачей, лечивших М.А.Булгакова: «Гр. Булгаков М.А. страдает начальной стадией артериосклероза почек при явлениях артериальной гипертонии и нуждается в трехмесячном пребывании в подмосковном санатории с применением физических методов лечения, диетпитания и соответавующего ухода.
12.XI.39 г. Проф. Герке, М.Раппопорт, Арендт, д-р Захаров» (ПДМБ, с.221).
Е.А.Светлаева - Н.А.Земской (17.XI.1939):
«Я думаю, нам всем следовало бы повидать его до санатория. Он тяжело болен, плохо выглядит, грустно настроен. <...> Есть такие темы, на которые ему нужно отвечать дружно и единообразно. Ел.Серг. об этом просила. Миша не курит уже 31 день. Ему трудно без папирос. Пусть Андрей (если это будет он) при нем ни в коем случае не курит».
Приписка:
«Если попадешь к Мише без меня, говори, что отцу долго не могли поставить диагноз, что поэтому в начале болезни он не соблюдал диэты, и т.п. Мишу мучает мысль, что у него все как у отца» (ПГЖ, с.84).
В ноябре Булгаковы уехали в Барвиху, в правительственный санаторий. «В этой самой санатории, лучшей в Союзе, я и лечусь», - сообщал Булгаков в письме к А.П.Гдешинскому в ответ на его поздравление с днем именин. Далее в письме:
«Ну про что тебе сказать? Появилась у меня некоторая надежда, что вернется ко мне возможность читать и писать, т.е. то счастье, которого я лишен вот уже третий месяц. Левый глаз дал значительные признаки улучшения. Сейчас, правда, на моей дороге появился грипп, но авось он уйдет, ничего не напортив. До него я ходил уже в черных очках, - и с наслаждением дышал воздухом, надеюсь к этому вернуться» (2.ХИ.1939).
На следующий день - сестре Леле:
«Ну, что такое Барвиха?
Это великолепно оборудованный клинический санатории, комфортабельный»...
- ... ТАКОГО ОБОРУДОВАНИЯ НЕТ НИГДЕ И ЗА ГРАНИЦЕЙ. УЧЕНЫЕ И ВРАЧИ СПЕЦИАЛЬНО ПРИЕЗЖАЮТ ОСМАТРИВАТЬ НАШУ КЛИНИКУ (ММ, 8).
О себе:
«В левом глазу обнаружено значительное улучшение. Правый глаз от него отстает, но тоже как будто пытается сделать что-то хорошее. По словам докторов выходит, что раз в глазах улучшение, значит есть улучшение в процессе почек. А раз так, то у меня надежда зарождается, что на сей раз я уйду от старушки с косой и кончу кое-что, что хотел бы закончить.
Сейчас меня немножко подзадержал в постели грипп, а ведь я уже начал выходить и был в лесу на прогулках. И значительно окреп»...
ПРАВЫЙ ГЛАЗ ЧЕРНЫЙ, ЛЕВЫЙ ПОЧЕМУ-ТО ЗЕЛЕНЫЙ (ММ, 1).
«Больше всего меня тянет домой, конечно! В гостях хорошо, в санаториях хорошо, но дома, как известно, лучше.
Лечат меня тщательно и преимущественно специально подобранной и комбинированной диэтой. Преимущественно овощи во всех видах и фрукты. Собачья скука от того и другого, но говорят, что иначе нельзя, что не восстановят меня, как следует. Ну, а мне настолько важно читать и писать, что я готов жевать такую дрянь, как морковь» (М.А.Булгаков - Е.А.Светлаевой. 3.ХII.1939).
Из писем П.С.Попову:
«В основной моей болезни замечено здесь улучшение (в глазах). Благодаря этому у меня возникла надежда, что я вернусь к жизни» (1.ХИ.1939)...
«Да, дорогой Павел, никогда не следует заранее что-либо загадывать. Обоих нас скосил грипп, и все пошло прахом - в смысле воздуха и дальнейшего движения вперед. Чувствую я себя плохо, все время лежу и мечтаю только о возвращении в Москву и об отдыхе от очень трудного режима и всяких процедур, которые за три месяца истомили меня вконец. Довольно лечений!
Писать и читать мне по-прежнему запрещено и, как сказано здесь, будет еще запрещено «надолго».
Вот словцо, полное неопределенности! Не можешь ли ты мне перевести, что значит «надолго»?
К двадцатому декабря, во что бы то ни стало, постараюсь быть уже в Москве» (6.ХП.1939).
«Правительственный», «великолепно оборудованный», «комфортабельный», «лучший в Союзе»... Кто же теперь посмеет сказать, что правительство не ценило и не пыталось спасти писателя Булгакова?
Но то и подозрительно, что лучший и правительственный...
Как и всякий предсказатель, Мастер мог ошибаться, но его герой умирает именно в таком - санаторного типа (satan sanat?..) - учреждении...
- А ЧТО ТАМ РЯДОМ, В СТО ВОСЕМНАДЦАТОЙ КОМНАТЕ СЕЙЧАС случилось?
- В ВОСЕМНАДЦАТОЙ? - ПЕРЕСПРОСИЛА ПРАСКОВЬЯ ФЕДОРОВНА, И ГЛАЗА ЕЕ ЗАБЕГАЛИ. - А НИЧЕГО ТАМ НЕ СЛУЧИЛОСЬ. - НО ГОЛОС ЕЕ БЫЛ ФАЛЬШИВ... (ММ, 30).
Так что же там случилось?
Говорю Л. Ф., что кое у кого есть подозрения, что Булгакову могли помочь умереть.
- Да, есть такая вероятность (100%), - отвечает Л.Ф. - Отравление...
- Санаторий «Барвиха» ? - уточняю. -Да, превышение дозы... В 20 раз.
Не будет ли нарушением врачебной тайны, если я спрошу, кто убийца?
- Двое мужчин... Один - 53 года, другой - 40 или 39лет... Врачи. Вина первого - 62%, второго - 34%. Один - исполнитель, другой - помощник... Жидкость... внутривенное... 1-2 paза.. Первый был в его доме, второй - нет... К первому отношение позитивное - 70%, ко второму - 0...
ШПРИЦ БЛЕСНУЛ В РУКАХ У ВРАЧА, ЖЕНЩИНА ОДНИМ ВЗМАХОМ РАСПОРОЛА ВЕТХИЙ РУКАВ ТОЛСТОВКИ И ВЦЕПИЛАСЬ В РУКУ С НЕЖЕНСКОЙ СИЛОЙ. ЗАПАХЛО ЭФИРОМ, ИВАН ОСЛАБЕЛ В РУКАХ ЧЕТЫРЕХ ЧЕЛОВЕК, И ЛОВКИЙ ВРАЧ ВОСПОЛЬЗОВАЛСЯ ЭТИМ МОМЕНТОМ И ВКОЛОЛ ИГЛУ В РУКУ ИВАНУ. ИВАНА ПОДЕРЖАЛИ ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЕКУНД И ПОТОМ ОПУСТИЛИ НА ДИВАН.
- БАНДИТЫ! - ПРОКРИЧАЛ ИВАН... (ММ, 6).
Из Барвихи Булгаковы вернулись 18 декабря, с мрачными предчувствиями. М.А.Булгаков - А.П.Гдешинскому (19-28.XII.1939):
«Ну вот я и вернулся из санатория. Что же со мной? Если откровенно и по секрету тебе сказать, сосет меня мысль, что вернулся я умирать.
Это меня не устраивает по одной причине: мучительно, канительно и пошло.
Как известно, есть один приличный вид смерти - от огнестрельного оружия, но такового у меня, к сожалению, не имеется. Поточнее говорю о болезни: во мне происходит ясно мною ощущаемая борьба признаков жизни и смерти. В частности на стороне жизни - улучшение зрения. Но довольно о болезни. Могу лишь добавить одно: к концу жизни пришлось пережить еще одно разочарование - во врачах терапевтах. Не назову их убийцами...» Но ведь таки назвал!..
Если бы доктор Булгаков выздоровел, он написал бы, наверное, что-нибудь вроде «Записок старого врача», где, основываясь на собственном горестном опыте, рассказал бы о мистической и магической природе болезней и, соответственно, о новом взгляде на цели и средства медицины.
Во всяком случае, так можно прочитать продиктованную им запись: «Медицина, история ее? Заблуждения ее? История ее ошибок?» (ЖМБ, с.646).
А впрочем, не об этом ли он писал всю жизнь?
В ЧЕМ МЕХАНИЗМ СНА?.. ЧИТАЛ В ФИЗИОЛОГИИ... НО ИСТОРИЯ ТЕМНАЯ... НЕ ПОНИМАЮ, ЧТО ЗНАЧИТ СОН... КАК ЗАСЫПАЮТ МОЗГОВЫЕ КЛЕТКИ?! НЕ ПОНИМАЮ, ГОВОРЮ ПО СЕКРЕТУ: ДА ПОЧЕМУ-ТО УВЕРЕН, ЧТО И САМ СОСТАВИТЕЛЬ ФИЗИОЛОГИИ ТОЖЕ НЕ ОЧЕНЬ ТВЕРДО УВЕРЕН... ОДНА ТЕОРИЯ СТОИТ ДРУГОЙ... («Морфий», II).
Может быть, он никогда и не оставлял медицину? А если и оставлял, то не для того ли, чтобы чуть ли не в каждом произведении возвращаться к ней, подвергая ее сомнениям и обращая к духовным истинам?
СОЗНАЙСЯ, - ТИХО ПО-ГРЕЧЕСКИ СПРОСИЛ ПИЛАТ, - ТЫ ВЕЛИКИЙ ВРАЧ?
НЕТ, ПРОКУРАТОР, Я НЕ ВРАЧ, - ОТВЕТИЛ АРЕСТАНТ, С НАСЛАЖДЕНИЕМ ПОТИРАЯ ИЗМЯТУЮ И ОПУХШУЮ БАГРОВУЮ КИСТЬ РУКИ (ММ, 2).
В тоске и сумерках закончился 1939-й год и наступил последний год его жизни... 1 января.
Елена Сергеевна записала в дневнике:
«Ушел самый тяжелый в моей жизни год 1939-й, и дай Бог, чтобы 1940-и не был таким!
Вчера после обеда зашел к нам Борис Эрдман, посидел у нас до вечера. Потом - Файко - перед своей встречей у Шкваркина. Часов в одиннадцать пришел Ермолинский и мы вчетвером - Миша, Сережа, Сергей Ермолинский и я - тихо, при свечах, встретили Новый год: Ермолинский - с рюмкой водки в руках, мы с Сережей - белым вином, а Миша - с мензуркой микстуры. Сделали чучело Мишиной болезни - с лисьей головой (от моей чернобурки), и Сережа, по жребию, расстрелял его»...
Кроме языческих средств целительства для излечения Мастера применялись также методы словотерапии.
«Было много разговоров по телефону, от мхатчиков (Оля, Виленкин, Федя Гжельский, Книппер), из Большого театра - Мордвинов, Иванов Борис Петрович, Петя Вильяме, Топленинов. Звонил Шапиро М.Л., звонил Файко с приветом от Шкваркина, еще кто-то.
Сегодня поздравления и пожелания продолжаются: Маршак, Рапопорт (из Вахтанговского), Радлов Николай, Хмелев, Николай Эрдман, Раевский, Дорохин, Шапошников, Гоша, Захаров» (1.I.1940).
Но кто, кто мог помочь больному писателю, дни которого были уже сочтены?
Может, Фадеев, глава советских писателей? Устроил бы поездку куда-нибудь на юг, в Италию...
10 января.
«Плохой день. В анализах - много белка -1, 5. Звонок мой Владимиру Петровичу - опять придется Мише есть черт знает что и мучиться».
13 января.
«Лютый мороз, попали на Поварскую в Союз. Миша хотел повидать Фадеева, того не было. Добрались до ресторана писательского, поели: Миша - икру и какой-то суп-крем, а я котлеты - жареные из дичи, чудовищная гадость, после которой тошнило. Бедствие столовки этой, что кто-нибудь подсядет непременно. В данном случае это был Вл. Немирович-Данченко. Назойливые расспросы о болезни, Барвихе и т.д
Миша был в черных очках и в своей шапочке, отчего публика (мы сидели у буфетной стойки) из столовой смотрела во все глаза на него - взгляды эти непередаваемы.
Возвращение в морозном тумане У диетического магазина - очередь» (ДЕБ, с.288).
14 января.
«Асеев. Страшно восторженно отзывается о нас обоих, желает во что бы то ни стало закрепить это знакомство. Прочитал свой отрывок из «Маяковского».
15 января.
«Звонок Асеева - достал для Миши какое-то кашне, хочет подарить».
16 января.
«Звонок Гоши Раниенсона - трогательное отношение к Мише.
Сестра Миши - Елена пришла, читала роман запоем (Мастер и Маргарита).
Пришел Ермолинский в валенках, читал вслух кусочек романа - воробушек. Мишин показ воробушка»...
ПАСКУДНЫЙ ВОРОБУШЕК ПРИПАДАЛ НА ЛЕВУЮ, ЯВНО КРИВЛЯЛСЯ, ВОЛОЧА ЕЕ, РАБОТАЛ СИНКОПАМИ, ОДНИМ СЛОВОМ -ПРИПЛЯСЫВАЛ ФОКСТРОТ ПОД ЗВУКИ ПАТЕФОНА, КАК ПЬЯНЫЙ У СТОЙКИ. ХАМИЛ, КАК УМЕЛ, ПОГЛЯДЫВАЯ НА ПРОФЕССОРА НАГЛО...
(ММ, 18).
«Звонок Маршака - хочет придти 19-го.
Оля прислала, по моей просьбе, из театрального буфета - икру, сыр, конфеты, яблоки.
Вечером - правка романа.
Пошли к Файко. Незначащий, какой-то, драматургический разговор. Домой - ужин на письменном столе Мишином. Я верю, что он поправляется» (ДЕБ, с.287-289).
Н.А. Земская:
«Леля читает роман «Мастер и Маргарита». Я читаю «Батум». Успеваю прочесть только начало и конец и перелистать середину, т.к. тороплюсь на работу.
В коридоре Леля быстро и с интересом: «Ну, как? Понравился «Батум»? Я не могу ответить, т.к. у меня нет цельного впечатления» (ПГЖ, с.82).
18января. «Радлов Николай»
19января.
«Оля» (ДЕБ, с.290).
- Вся аура совершенно необычной формы... полное одержание... Он уже не контролировал себя... Голова вся затемнена - это уже не контроль... Его духовный уровень стал -4...
Нет, Фадеев ему уже не поможет. Ни Фадеев, ни Асеев, ни даже Гоша Раниенсон...
Необычайная жара - одна из примет прибытия в Москву Князя Тьмы. А необычайный холод?
МОРОЗ. МОРОЗ. НАКРОЙТЕСЬ, НАКРОЙТЕСЬ, БРАТИШКИ. НА ДВОРЕ ЛЮТЫЙ МОРОЗ («Часы жизни и смерти», 1924).
...УПАЛ НЕСЛЫХАННЫЙ, НИКЕМ ИЗ СТАРОЖИЛОВ НИКОГДА ЕЩЕ НЕ ОТМЕЧЕННЫЙ МОРОЗ (РЯ, XII).
Записи Е.С.Булгаковой:
«Дикий мороз. Свыше 30° Цельсия» (10.I);
«Лютый мороз...» (13.I);
«Миша лежит, мороз действует на него дурно» (14.I); (Утром не то 38, не то 40, потом 40).
Сережа не пошел в школу, конечно. Окна обледенели, даже внутренние стекла» (16.I)..,
В старину поэт сказал бы, что это дыхание самой Смерти. Но так ли велика смерть Мастера, чтобы заморозить целый город?
В ЭТО ВРЕМЯ В КОЛОННАДУ СТРЕМИТЕЛЬНО ВЛЕТЕЛА ЛАСТОЧКА. (ММ, 2).
17 января.
«42*. За окном какая-то белая пелена, густой дым»... «Сегодня днем в открытую в кухне форточку влетела синичка. Мы поймали ее, посадили в елисеевскую корзину. Она пьет, ест пшено. Я ее зову Моней, она прислушивается. Говорят, птица приносит счастье в дом» (ДЕБ, с.290).
- Нет, - говорит Л.Ф. - радости в этом никакой... Это предвестница смерти. Так часто бывает: когда кто-то должен умереть - прилетает птица...
- Откуда она прилетела?
- А это чья-то душа (70%)... -3... кто-то из его окружения... мальчик, лет 14... они были почти ровесники... может быть, дружили... Этот мальчик был более развит мистически, и Булгакова это очень привлекало... необычные знания...
- Что с ним случилось?
- Утонул... проклятие... матери... Возможно, это была первая смерть, пережитая Булгаковым... очень сильное впечатление... Думал о нем... может быть, даже общался с ею душой...
Как ею звали?
Мм... Может быть, Михаил...
24 января.
«Плохой день. У Миши непрекращающаяся головная боль. Принял четыре усиленных порошка - не помогло. Приступы, тошноты. Вызвала на завтра утром дядю Мишу - Покровского. А сейчас - одиннадцать часов вечера - позвонила к Захарову. Узнав о состоянии Миши, вышел к нам - придет через 20 минут.
Живем последние дни плохо, мало кто приходит, звонит. Миша правил роман. Я писала.
Потом о квартире. Разговор, взволновавший Мишу»...
«С 25-го января, по-видимому, начался второй - сильнейший приступ болезни, выразившийся и в усилившихся, не поддающихся тройчатке головных болях, и в новых болях в области живота, и в рвоте и в икоте. Одним словом, припадок сильнее первого» (15.II. 1940).
А.М.Файко, приходивший 25-го, вспоминает:
«Булгаков лежал на своей широкой тахте, окруженный подушками. Ему трудно и больно было поворачиваться с боку на бок, он болезненно воспринимал всякое прикосновение. И вот он лежит передо мной, очень худой, весь какой-то зелено-желтый, к чему-то прислушивающийся, как будто мудрый и как будто ничего не понимающий вокруг. После короткого визита, обычного в то время, я собрался уходить, но он вдруг остановил меня: «Погоди, Алексей Михайлович, одну минутку». Я хотел присесть на край тахты, но он предупредил меня: «Нет, не надо, не садись, я коротко, я быстро, а то ведь я очень устаю, ты понимаешь...» Я остался стоять, и какая-то мощная волна захлестнула меня. «Что, Михаил Афанасьевич?» - спросил я. «Помолчи». Пауза. «Я умираю, понимаешь?» Я поднял руки, пытаясь сказать что-то. «Молчи. Не говори трюизмов и пошлостей. Я умираю. Так должно быть - это нормально. Комментарию не подлежит». - «Михаил Афанасьевич...» - начал было я. «Ну что - Михаил Афанасьевич! Да, так меня зовут. Я надеюсь, что ты имени-то моего не забудешь? Ну и довольно об этом. Я хотел тебе вот Что сказать, Алеша, - вдруг необычно интимно произнес он. - Не срывайся, не падай, не ползи. Ты - это ты, и, пожалуй, это самое главное. Ведь я тебе не комплимент говорю, ты понимаешь?» Я, конечно, понимал, но вымолвить «да» не смог. «Ты не лишен некоторого дарования, - его губы криво усмехнулись. - Обиделся, да? Нет, не обиделся? Ну, ты умница, продолжай в том же духе. Будь выше обид, выше зависти, выше всяких глупых толков. Храни ее в себе, вот эту, эту самую, не знаю, как она называется... Прощай, уходи, я устал...»
И я ушел и проплакал потом всю ночь» (ВМБ, с.352).
Вспоминает А.Е.Пономаренко, медицинская сестра:
«Бывало, настанет час нашей «прогулки», он сначала спустит ноги с дивана (лежал он в своем кабинете), посидит немного, отдохнет. Потом подымется, опираясь правой рукой на костыль, а левой на мою руку. Высокий - я ему до плеча - и очень-очень худой в своем темно-зеленом халате. Сделаем мы круг по большой комнате. Вижу, трудно ему. Посмотрю на него - мол, хватит уже, а он: «Нет, нет, еще раз..»
...Выходной, воскресенье. Михаил Афанасьевич задремал на диване, повернувшись лицом к стене. Мне сказал: «Вы тоже отдохните» (/ Ю.Г.Виленский, ДБ, с247).
«...Елена тоже много была у нас, художники В.Дмитриев и Б.Эрдман <...> каждый день приходили, жили Ермолинские (друзья), сестры медицинские были безотлучно, доктора следили за каждым изменением. Но все было напрасно. Силы уходили из него, ею надо было поднимать двум-трем человекам. Каждый день, когда сменялось белье постельное. Ноги ему не служили. Мое место было - подушка на полу около его кровати. Он держал руку все время - до последней секунды» (Е.С.Булгакова - Н.А.Булгакову. 16.I.1961; ДЕБ, с.322).
* * *
Но роман, роман должен быть закончен. Раньше, чем Мастер умрет... Записи Е.С.Булгаковой:
«Миша, сколько хватает сил, правит роман, я переписываю» (15.I);
«Работа над романом»;
«Вечером - правка романа» (16.I);
«Миша правил роман. Я писала» (24.I);
«Продиктовал страничку (о Степе - Ялта)» (25.I);
«Работа над романом» (28.I);
«Чтение мною романа. Его правка» (13.II)...
«Почти до самого последнего дня он беспокоился о своем романе, требовал, чтобы ему прочли то ту, то другую страницу. Сидя у машинки, Лена читала негромко:
С БЛИЖАЙШЕГО СТОЛБА ДОНОСИЛАСЬ ХРИПЛАЯ БЕССМЫСЛЕННАЯ ПЕСЕНКА. ПОВЕШЕННЫЙ НА НЕМ ГЕСТАС К КОНЦУ ТРЕТЬЕГО ЧАСА КАЗНИ СОШЕЛ С УМА ОТ МУХ И СОЛНЦА И ТЕПЕРЬ ТИХО ПЕЛ ЧТО-ТО ПРО ВИНОГРАД-
ДИСМАС НА ВТОРОМ СТОЛБЕ СТРАДАЛ БОЛЕЕ ДВУХ ДРУГИХ, ПОТОМУ ЧТО ЕГО НЕ ОДОЛЕВАЛО ЗАБЫТЬЕ, И ОН КАЧАЛ ГОЛОВОЙ, ЧАСТО И МЕРНО, ТО ВПРАВО, ТО ВЛЕВО, ЧТОБЫ УХОМ УДАРЯТЬ ПО ПЛЕЧУ.
СЧАСТЛИВЕЕ ДВУХ ДРУГИХ БЫЛ ИЕШУА. В ПЕРВЫЙ ЖЕ ЧАС ЕГО СТАЛИ ПОРАЖАТЬ ОБМОРОКИ, А ЗАТЕМ ОН ВПАЛ В ЗАБЫТЬЕ, ПОВЕСИВ ГОЛОВУ В РАЗМОТАВШЕЙСЯ ЧАЛМЕ. МУХИ И СЛЕПНИ ПОЭТОМУ СОВЕРШЕННО ОБЛЕПИЛИ ЕГО, ТАК ЧТО ЛИЦО ЕГО ИСЧЕЗЛО ПОД ЧЕРНОЙ ШЕВЕЛЯЩЕЙСЯ МАССОЙ. В ПАХУ И НА ЖИВОТЕ, И ПОД МЫШКАМИ СИДЕЛИ ЖИРНЫЕ СЛЕПНИ И СОСАЛИ ЖЕЛТОЕ ОБНАЖЕННОЕ ТЕЛО.
Оставив чтение, она посмотрела на него.
Он лежал неподвижно, думал. Потом, не повернув головы в ее сторону, попросил:
- Переверни четыре-пять страниц назад. Как там? СОЛНЦЕ СКЛОНЯЕТСЯ...
Я нашла: СОЛНЦЕ СКЛОНЯЕТСЯ, А СМЕРТИ НЕТ.
А дальше? Через строчку?
БОГ! ЗА ЧТО ГНЕВАЕШЬСЯ НА НЕГО? ПОШЛИ ЕМУ СМЕРТЬ.
Да, так, - сказал он. - Я посплю, Лена. Который час?
Это были дни молчаливого и ничем не снимаемого страдания. Слова медленно
умирали в нем...» (С.А.Ермолинский, ЗРЛ, с.107-108).
«Умирая, он говорил: может быть, это и правильно... Что я мог бы написать после «Мастера»?..» (Е.С.Булгакова; ЖМБ, с.649).
Его последние слова, обрывочные, часто бессвязные, расслышанные и записанные Еленой Сергеевной. Что в них: глубинные смыслы, откровения, сокровения? или полубред бесконечно уставшего умирающего человека, просто человека?...
«У него появляются периоды помутнения рассудка, он вдруг начинает что-то говорить странное, потом опять приходит в себя.
Бедная Люсинька в глаза ему глядит, угадывает, что он хочет сказать, т.к. часто слова у него выпадают из памяти и он от этого нервничает...» (О.С.Бокшанская - А.А.Нюренберг. З.III. 1940).
1 февраля.
«Ужасно тяжелый день. «Ты можешь достать у Евгения револьвер?» 3 февраля.
«Сказал: «Всю жизнь презирал, то есть не презирал, а не понимал... Филемона и Бавкиду... и вот теперь понимаю, это только и ценно в жизни <в учении>».
5февраля. «Мне: «Будь мужественной».
6февраля.
«Утром, в 11 часов. «В первый раз за все пять месяцев болезни я счастлив... Лежу... покой, ты со мной... Вот это счастье... Сергей в соседней комнате...» 12.40:
«Счастье - это лежать долго... в квартире... любимого человека... слышать его голос... вот и все... остальное не нужно...»
7 февраля.
«В 8 часов (Сергею): «Будь бесстрашным, это главное» (ДЕВ, с.291). «В забытьи после укола: «...Не знаю, в каком ряду партера был этот звук» (ПДМБ, с.221).
«Он безумно любил жизнь. И даже, когда он умирал, он сказал такую фразу: «Это не стыдно, что я так хочу жить, хотя бы слепым» (Е.С.Булгакова / М.С.Матюшина; ВМБ, с.384).
НО ТЫ, МОЙ БЕДНЫЙ И ОКРОВАВЛЕННЫЙ МАСТЕР! ТЫ НИГДЕ НЕ ХОТЕЛ УМИРАТЬ, НИ ДОМА И НИ ВНЕ ДОМА! (ММ).
7 февраля Елена Афанасьевна посылает телеграмму сестре Вере: «Миша брат просит навестить. Леля».
И открытку Надежде:
«Надя! Миша (брат) чувствует себя хуже. Хорошо бы ты его навестила. Я у него опять бываю часто. Всех целую. Леля». Вере и Надежде...
8 февраля Надежда Афанасьевна приезжает к брату.
«Встречает меня вопросом, могу ли я дежурить около него, если получу телеграмму. Я: Да, могу. Он: Ну, так жди телеграммы. Сажусь у постели в кресло. Миша: «Ну, давайте веселиться!» (ПГЖ, с.86).
Веселиться?!
О чем же он находит силы шутить?
О бороде Андрея Земского: «Вы еще тогда - в 60-е годы - народ». Рассказывает историю в ресторане писателей с Олешей и Петровым: «Вдовий орден и скандал».
И снова - о Москве, о нелюбви к ней... (ПГЖ, с.86).
Но разве в прежние времена он веселился и нас веселил, будут в другом душевном состоянии?
«Мишу тошнит и рвет. Принимает порошки от головной боли.
Когда на минуту мы остаемся одни (все выходят), разговор о револьвере..> (ПГЖ, с.86).
8 февраля 1940 года народные артисты МХАТа В.И.Качалов, А.К.Тарасова, Н.П.Хмелев обратились с письмом к А.Н.Поскребышеву - секретарю Сталина:
«Дело в том, что драматург Михаил Афанасьевич Булгаков этой осенью заболел тяжелой формой гипертонии и почти ослеп. Сейчас в его состоянии наступило резкое ухудшение, и врачи полагают, что дни его сочтены. Он испытывает невероятные физические страдания, страшно истощен и уже не может принимать никакой пищи. Трагической развязки можно ожидать буквально со дня на день. Медицина оказывается явно бессильной, и лечащие врачи не скрывают этого от семьи. Единственное, что по их мнению могло бы дать надежду на спасение Булгакова, - это сильнейшее радостное потрясение, которое дало бы ему новые силы для борьбы с болезнью, вернее - заставило бы его захотеть жить, - чтобы работать, творить, увидеть свои будущие произведения на сцене.
Булгаков часто говорил, как бесконечно он обязан Иосифу Виссарионовичу, его необычайной чуткости к нему, его поддержке. Часто с сердечной благодарностью вспоминал о разговоре с ним Иосифа Виссарионовича по телефону десять лет тому назад, о разговоре, вдохнувшем в него тогда новые
силы...» (Вечерний Клуб, М., 1992, 25.VI, публ. Б.Соколова; ПДМБ, с.222).
Тонкий ход?.. Достаточно тонкий, чтобы оказаться действенным: не прошло и недели, как Булгакову - 14 февраля - позвонил Генеральный секретарь...
Нет, нет, читатель, это был звонок не из Кремля. Звонил Генеральный секретарь Союза советских писателей А. А.Фадеев - с просьбой прийти. И на следующий день - 15 февраля - он пришел.
«Разговор вел на две темы: о романе и о поездке Булгакова на ют Италии, для выздоровления.
Сказал, что наведет все справки и позвонит» (ДЕБ, с.290).
14 февраля.
«8.15. вечера. Не спал. Изредка забывался на несколько минут. Разговаривал сам с собою (о «Беге»)».
Он с сущностью разговаривал... которая в нем была (-5)...
Когда он умер, к кому она перешла?
- Ни к кому... Близкие не заслужили ее...
ХЛУДОВ (ОДИН В КОМНАТЕ, СИДИТ НА ПОЛУ, НА КОВРЕ, ПОДЖАВ НОГИ ПО-ТУРЕЦКИ, И РАЗГОВАРИВАЕТ С КЕМ-ТО). ТЫ ДОСТАТОЧНО ИЗМУЧИЛ МЕНЯ, НО НАСТУПИЛО ПРОСВЕТЛЕНИЕ. ДА, ПРОСВЕТЛЕНИЕ. ПОЙМИ, Я СОГЛАСЕН. НО ВЕДЬ НЕЛЬЗЯ ЖЕ ЗАБЫТЬ, ЧТО ТЫ НЕ ОДИН ВОЗЛЕ МЕНЯ. ЕСТЬ ЖИВЫЕ, ПОВИСЛИ НА МОИХ НОГАХ И ТОЖЕ ТРЕБУЮТ. А?.. («Бег», VIII).
«Она была такой же, как всегда. Входила к нему улыбаясь. Собранная, причесанная, не раз озабоченно взглянув на себя в зеркало, она бесшумно управляла жизнью в доме. И не было никакой суматохи, паники, отчаяния, ни охов, ни жалоб. Мы пили с ней утренний кофе в кухне, и словно бы я пришел гостем: все было красиво и уютно, ни в чем никакой неряшливости. Лишь последние дни она тихонько плакала, присев к кухонному столу, и я не мешал ей, не заговаривал с ней» (С.А.Ермолинский, ЗРЛ, с.106).
«...Мака-то ничего, держится оживленно, но Люся страшно изменилась; хоть и хорошенькая, в подтянутом виде, но в глазах такой трепет, такая грусть и столько выражается внутреннего напряжения, что на нее жалко смотреть. Бедняжка, конечно, когда приходят навешать Маку, она оживляется, но самые его черные минуты она одна переносит, и все его мрачные предчувствия она выслушивает, и выслушав, все время находится в напряженнейшем желании бороться за его жизнь. «Я его не отдам, - говорит она, - я его вырву для жизни».
Она любит его так сильно, это не похоже на обычное понятие любви Между супругами, прожившими уж немало годов вместе, стало быть, вроде как привыкшими друг к другу и переведшими любовь в привычку наполовину» (О.С.Бокшанская - А.А.Нюренберг. II. 1940).
19 февраля.
«Разговор: «- Отчего ты нахмурился так?». «-Оттого, что умираю очень тяжело» (ПДМБ, с.223). 29 февраля.
«Утром: «Ты для меня все, ты заменила весь земной шар. Видел во сне, что мы с тобой были на земном шаре».
Все время, весь день необычайно ласков, нежен, все время любовные слова - любовь моя... люблю тебя - ты никогда не поймешь это» (ДЕБ, с.291). 1 марта.
«Утром - встреча, обнял крепко, говорил так нежно, счастливо, как прежде до болезни, когда расставались хоть ненадолго.
Потом (после припадка): умереть, умереть... (пауза)... но смерть все-таки страшна... впрочем, я надеюсь, что (пауза)... сегодня последний, нет, предпоследний день...» (ДЕБ, с.291-292).
«День проходит больше в путаных разговорах, но бывают светлые промежутки. Утром припадок бешенства (книга).
<...> Весь вечер связный разговор, сначала возбужденный с Фадеевым, потом сдержанный со всеми вместе» (ПДМБ, с.223)..
Что за книга ?
Библия.
Может, роман?
Нет, Библия.
Без даты.
«Сильно, протяжно, приподнято: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!» - Как заклинание.
Буду любить тебя всю мою жизнь... - Моя!» (ДЕБ, с.291).
- Она была верующая... Чтобы ухаживать за таким человеком, нужен постоянный приток энергии. Она бы просто не выдержала... И еще - сила любви...
- Я ВЕРУЮ! - ШЕПТАЛА МАРГАРИТА ТОРЖЕСТВЕННО.- Я ВЕРУЮ! (ММ, 19).
Значит, нужно было так, чтобы жена его, а потом и сестра жены, а также друзья описали его умирание. Чтоб знал и...
«Он обречен, и все мы теперь больше думаем о Люсе, как с ней будет, ведь сколько силы душевной надо иметь и еще это выдержать, как на ее глазах мутится разум близкого человека. Но когда он в себе, он мил, интересен, ласков по-старому с Люсей. А потом вдруг страшно раздражителен, требователен. Хотя надо сказать, что к Люсе и Сереже у него замечат<ельное> отношение, сердится он на других, но теперь ведь все ему прощают, только б не мучился, не волновался» (О.СБокшанская - А.А.Нюренберг. З.III 1940).
«Все последние ночи со мной вместе (в комнате маленького Сережи, на полу) ночевали Дмитриев и Борис Эрдман. С утра приходил Женя, старший сын Лены, Булгаков трогал его лицо и улыбался. Он делал это не только потому, что любил этого темноволосого очень красивого юношу, холодновато-сдержанного, по-взрослому отвечающего за каждое свое душевное движение, он делал это не только для него, но и для Лены. Быть может, это было последним проявлением его любви к ней - и благодарности» (С.А.Ермолинский, ЗРЛ, с.111).
- Этих людей, - говорит Л.Ф., - которые находились тогда с Булгаковым, можно считать героями... Это же было по-настоящему опасно. Но их человеческое отношение к нему преодолевало эту опасность...
4 марта, в 13.30., из почтового отделения №34 города Москвы была отправлена странная телеграмма:
МОСКВА МХАТ ИМЕНИ ГОРЬКОГО КОЛЛЕКТИВУ АРТИСТОВ = БЛАГОДАРЮ КОЛЛЕКТИВ АРТИСТОВ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕАТРА ЗА ПОЗДРАВЛЕНИЕ И ПОЖЕЛАНИЕ В ДЕНЬ ПОЛУВЕКОВОГО МОЕГО ЮБИЛЕЯ ГЛУБОКО ЦЕНЮ ДОБРОЕ ВНИМАНИЕ = БУЛГАКОВ.
«Трудно усомниться, - комментирует этот казус Б.Мягков, - в подлинности этой телеграммы: она действительно была отправлена и пришла в театр более полувека назад. Отправлена, конечно, не самим Булгаковым (он был прикован к постели) или его женой (она неотлучно находилась подле него), а скорее всего, в виде мистификации, шутки по их поручению кем-то из друзей или даже домработницей Марфушей. Соль шутки, понятно, заключалась в том, что писателю в это время было лишь 48 лет и до 50-летия оставалось больше года: театр, естественно, знал об этом и никакого юбилейного поздравления умирающему драматургу не мог готовить» (ПДМБ, с.223).
А ПРОФЕССОР ПРОКРИЧАЛ, СЛОЖИВ РУКИ РУПОРОМ:
- НЕ ПРИКАЖЕТЕ ЛИ, Я ВЕЛЮ СЕЙЧАС ДАТЬ ТЕЛЕГРАММУ ВАШЕМУ ДЯДЕ В КИЕВ? (ММ, 3).
Кто это так шутил, Л.Ф. ?
Он сам... Через какого-то друга... из артистической среды... мужчина...
Нашел время для шуток...
Как раз в такое время и надо было шутить...
А вот еще шуточка, как вам она понравится...
«В последние дни он попросил меня позвать Якова Леонтьевича (Леонтьева). Я позвонила ему. Тогда Миша попросил меня зажечь около кровати на тумбочке свечи. Я, недоумевая, зажгла. И когда Я.Л. зазвонил у двери, Миша сложил руки и закрыл глаза. Бедный грузный Я.Л. чуть не скончался на месте. И я поняла - он, умирая, играл! Он продолжал свое актерство, свои розыгрыши -уже не видя...» (Е.С.Булгакова / М.О.Чудакова, ЖМБ, с.670).
4 марта.
«А 4-го марта на рассвете меня разбудила сестра милосердия и сказала: «М.А. зовет вас, хочет проститься». Я подошла, он покосился в сторону сестры, ожидая, что она догадается уйти, но она отвернувшись к окну, не уходила. Тогда он проделал шутку, которая всегда смешила меня, - как бы плюнул легко в сторону сестры, тихонько. А потом, сразу став серьезным, сказал мне прощальные слова, каких не говорил никогда. А уж чего я не слышала от него. Потом ему стало худо, и он отшатнулся, упал на подушку и стал холодеть и синеть у меня на глазах. Я взяла его голову и стала судорожно говорить ему, как мы скоро поедем с ним в Италию, как он там поправится, как хорошо ехать в вагоне, как ветер вздувает занавески... И он стал оживать и бормотать: «Еще, еще про занавески, про ветер».
И когда вечером пришел доктор, он сказал: «Вы знаете, Николай Антонович, я сегодня умирал у нее на руках, и воскрес» (Е.С.Булгакова - Н.А.Булгакову. 16.I.1961; ДЕБ, с.323).
«Утро. Проснулся и долго не понимал, где он и что с ним. Потом заговорил: «...Я хотел служить народу... Я хотел жить в своем углу... (Сереже) Ты знаешь, что такое рубище?.. Ты слышал про Диогена? Я хотел жить и служить в своем углу... Я никому не делал зла...»
11.20. Вечер. Буйное состояние наступило вдруг, и он всех от себя отгонял. После, немного придя в себя, пил много воды... Когда успокоился, то рассказал, что ему представилась сиена из написанной им самим пьесы «Дон Кихот».
Какая же? Может быть, эта? 202
ДОН КИХОТ. ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧТО ЧЕЛОВЕК, СТРАНСТВУЮЩИЙ ПО СВЕТУ НЕ В ПОИСКАХ НАСЛАЖДЕНИЙ, А В ПОИСКАХ ТЕРНИЙ, БЕЗУМЕН И ПРАЗДНО ТРАТИТ ВРЕМЯ? ЛЮДИ ВЫБИРАЮТ РАЗНЫЕ ПУТИ. ОДИН, СПОТЫКАЯСЬ, КАРАБКАЕТСЯ ПО ДОРОГЕ ТЩЕСЛАВИЯ, ДРУГОЙ ПОЛЗЕТ ПО ТРОПЕ УНИЗИТЕЛЬНОЙ ЛЕСТИ, ИНЫЕ ПРОБИРАЮТСЯ ПО ДОРОГЕ ЛИЦЕМЕРИЯ И ОБМАНА. ИДУ ЛИ Я ПО ОДНОЙ ИЗ ЭТИХ ДОРОГ? НЕТ! Я ИДУ ПО КРУТОЙ ДОРОГЕ РЫЦАРСТВА И ПРЕЗИРАЮ ЗЕМНЫЕ БЛАГА, НО НЕ ЧЕСТЬ!
И там же:
МОЯ ЦЕЛЬ СВЕТЛА - ВСЕМ СДЕЛАТЬ ДОБРО И НИКОМУ НЕ ПРИЧИНИТЬ ЗЛА (ДК, III, 6).
« - Там есть кто-нибудь? - спрашивал он беспокойно. И однажды заставил меня поднять его с постели, опираясь на мою руку, в халате, с голыми ногами, прошел по комнатам и убедился, что рукописи «Мастера» на месте. Он лег высоко на подушки и упер правую руку в бедро - как рыцарь» (Е.С.Булгакова/М.О.Чудакова. 3.XI.1969; ЖМБ, с.650). ...как Дон Кихот.
«Я никому не делал зла...»
Да, если не считать невольного зла, которое ему приходилось совершать, идя к своей цели. О нем он помнил.
Позвав сестру Лелю, он попросил ее разыскать Тасю. Но Татьяны Николаевны в Москве уже не было.
«Через несколько дней Леля сообщила ему, что Татьяны Николаевны в Москве нет, она, по-видимому, давно уехала и где живет - неизвестно. Зрение у него ухудшалось с каждым днем, и слушал он Лелю напряженно. Он знал, что где-то рядом стоит Лена, и невидящий взгляд его был виноватый, извиняющийся, выражал муку.
Лена спросила его с печальной укоризной: - Миша, почему ты не сказал мне, что хочешь повидать ее? Он ничего не ответил. Отвернулся к стене» (С.А.Ермолинский, ЗРЛ, с.100).
Татьяна Николаевна знала о болезни Булгакова.
«Н.Архипов сказал мне зимой 1939 года: "Тася, позвоните Булгакову - он ослеп. А я не стала» (/ М.О.Чудакова; ЖМБ, с.670).
«М еня за тебя Бог накаже т..>
* * *
5 марта.
«У Люси сегодня с утра о<чень> плохо с Мишей, помутнение разума его достигает все больших размеров, вчера была у меня Лоли, рассказывала, что он испытывает и физич<еские> страдания, т.к. боли бывают повсеместно, а сегодня Женечка оттуда позвонил, говорит, что он в сильном возбуждении, о при этом в полном помрачении ума» (О.С.Бокшанская - А.А.Нюренберг. 5.III.1940).
«4 ч. дня. Проснулся. Неспокоен. Не отвечает на вопросы. Не ориентируется в обстановке. Подозревает, что его хотят связать, увезти в больницу. Бесконечно страдает.
5.30. Приход Фадеева. Разговор продолжался сколько мог. Потом мне: «Он мне друг»... Сергею Ермолинскому: «Предал он меня или не предал? Нет, не предал!» (Е.С.Булгакова; ПДМБ, с.224).
Елена Сергеевна рассказывала потом о последней их встрече: «Булгаков, глядя невидящими глазами, сказал:
- Александр Александрович, я умираю. Если задумаете издавать - она все знает, все у нее...
Фадеев, своим высоким голосом, выговорил:
- Михаил Афанасьевич, Вы жили мужественно и умрете мужественно! Слезы залили ему лицо, он выскочил в коридор и, забыв шапку, выбежал за дверь, загрохотал по ступеням...» (Е.С.Булгакова / М.О.Чудакова; ЖМБ, с.649).
- Он ему друг был, действительно, идет 57%... Но предательство тоже идет - 30%...
- Когда произошло предательство?
- Уже после смерти... лет через восемь...
Б.Соколов пишет, что после смерти Булгакова Елена Сергеевна была любовницей Фадеева (БЭ, с.121).
Неужели читатель думает, что я буду расспрашивать об этом у Л.Ф.?
6 марта.
«Говорил: «Они думают, что я исчерпал... Исчерпал уже себя!.. Составь список... список, что я сделал... пусть знают...» Был очень ласков, целовал много раз и крестил меня и себя, но уже неправильно, руки не слушаются. Потом стал засыпать и после нескольких минут сна стал говорить: «Красивые камни, серые красивые камни... он в этих камнях...». Много раз повторял: «Я хотел бы, чтобы ты с ним... разговор... разговор перед Сталиным не могу вести... Разговор не могу вести..».. Потом язык перестал слушаться. Вскоре заснул, вытянувшись. Я подумала, что умирает. Руки холодные, редкое дыхание» (Е.С.Булгакова; ПДМБ, с.224).
«Красивые камни, серые красивые камни... он в этих камнях...»
- Кто он, Л.Ф.?
- Сатана... - улыбнувшись и ежась, произнесла Л.Ф. - Не знаю, это была первая мысль...
Мне не верится, потому что... потому что у меня тоже первая мысль была такая же. Спрашивать ли дальше?
- А где эти серые камни?
- Сейчас, сейчас, минуточку... Неужели скажет?
- Мавзолей... Может быть, он увидел момент, когда Сталина поместили в мавзолей...
Вдруг Л. Ф. взялась за голову.
Давит... как обручем.. Пояснила: запрет. Он сопротивляется.
Меняем тему?
-Да.
И тут же пришло облегчение.
- Все, отходит... - сказала Л.Ф. - Он не хочет, чтобы его тревожили.
* * *
«БЕГуТ МИНУТЫ, И Я, ЛЕВИЙ МАТВЕЙ, НАХОЖУСЬ НА ЛЫСОЙ ГОРЕ, А СМЕРТИ ВСЕ НЕТ!» (ММ, 16).
7 марта.
«Проснулся в 8 часов в таком же состоянии, что и ночью. Опять все время вырывался и кричал: «Идти! Вперед!» Потом говорил много раз: «Ответил бы... Ответил непременно! Я ответил бы!» Часто кричал страшно громко: «Маська!»... Одно время у меня было впечатление, что он мучился тем, что я не понимаю его, когда он мучительно кричал:. «Маська» и я сказала ему наугад (мне казалось, что он об этом думает): «Я даю честное слово, что перепишу роман, что я издам его, тебя будут печатать!» А он слушал, довольно осмысленно и внимательно, а потом сказал: «Чтоб знали... чтоб знали...»
Незадолго как уснуть, закричал: «Маленький мой!» и сказал внятно: «Ну, прощай. Дай руку». Лежит все время с открытыми глазами, приглядывается. Сказал: «Кто меня возьмет... возьмут, возьмут... тяжело, тяжко... болят». Заснул. Во сне улыбался. Зрение слабеет сильно. С сегодняшнего дня потерялся способ координации движений... трудно владел руками. Не спал всю ночь. Принимать лекарство внутрь отказывался. Лежит голый. Кричит. Часто садится на кровати» (Е.С.Булгакова; ПДМБ, с.224).
«СОЛНЦЕ СКЛОНЯЕТСЯ, А СМЕРТИ НЕТ» (ММ, 16).
8 марта.
«А сегодня пришел один знакомый художник, друг их, кот<орый> ночевал там вот в эту последнюю ночь. Он под убийственным впечатлением: Мака уж сутки как не говорит совсем, только вскрикивает порой, как они думают, от боли. ... Люсю он как бы узнает, других нет. За все время он произнес раз одну какую-то фразу, не очень осмысленную, потом, часов через 10 повторил ее, вероятно, в мозгу продолжается какая-то работа, мысль идет по какому-то руслу» (О.С.Бокшанская - А.А.Нюренберг. 8.Ш.1940).
- Что это - роман, пьеса?..
-Не роман... и не пьеса... Рассказ... короткий, но очень важный... Короткий, но настолько емкий, что, может быть, стоит романа... Какая-то очень серьезная, важная информация в этом рассказе... Кстати, там опять тот человек, о котором нам нельзя говорить...
Которого, заметим Булгаков обещал жене вставлять в каждое свое произведение...
- Если бы он написал этот рассказ, - говорит Л.Ф., - то это было бы такое мощное покаяние, такое мощное...
Она закашлялась и долго не могла продолжить. Я кинулся было за водой, но она остановила меня жестом: пора уже знать, что когда сдавливает горло - идет блокировка.
Как бы извиняясь за технические неполадки, пояснила:
- Минус-пятый какой-то бьет... Оттуда, с того, запредельного мира... Такой мощный отсос энергии пошел - 200 метров осталось.
Понял. Прекращаем.
«Почти все время стонет и кричит. Совсем не позволяет укрыть себя. Судороги сводят все тело... Все время испытывает чувство страха. Страдает от судорог. Сильные боли. Когда днем нашли удобный способ переменить простыни, сказал: «Это гениально!»
Не спал в течении 21 часа, были только небольшие периоды забытья. Спокойно лежать не мог. Все время двигал руками, ногами, поворачивался на бок, ложился спиной вверх, садился. Сидел с большим трудом. Приходилось держать голову, которая клонилась на грудь, поддерживать самого с обеих сторон, держать руки. Движением рук и ног управляет плохо. Говорил отдельные фразы и слова. Когда к нему обращались с вопросами, давал утвердительные или отрицательные ответы в той или иной форме. На то, что ему не нравилось, реагировал очень бурно... Порывался встать и говорил: «Идти»... Что-то говорил о докторах: «Измучен... отдохнуть бы... тяжело... болит... вижу... неужели ты не можешь... неужели вы не можете... сочинение... немцы... немцы... Маська!» (Много раз с разными интонациями). «Мама...» (Е.С.Булгакова; ПДМБ, с.224-225).
«БОГ! ЗА ЧТО ГНЕВАЕШЬСЯ НА НЕГО? ПОШЛИ ЕМУ СМЕРТЬ» (ММ, 16).
«О, мое золото!» (В минуту страшных болей - с силой). Потом раздельно и с трудом разжимая рот: го-луб-ка... ми-ла-я. Записала, когда заснул, что запомнила.
«Пойди ко мне, я поцелую тебя и перекрещу на всякий случай... Ты была моей женой, самой лучшей, незаменимой, очаровательной... Когда я слышал стук твоих каблучков... Ты была самой лучшей женщиной в мире... Божество мое, мое счастье, моя радость. Я люблю тебя! И если мне суждено будет еще жить, я буду любить тебя всю мою жизнь. Королевушка моя, моя царица, звезда моя, сиявшая мне всегда в моей земной жизни! Ты любила мои вещи, я писал их для тебя... Я люблю тебя, я обожаю тебя! Любовь моя, моя жена, жизнь моя!»
До этого:
«Любила ли ты меня? И потом, скажи мне, моя подруга, моя верная подруга...» (Е.С.Булгакова; ДЕБ, с.292).
РЫДАНИЯ ДУШИЛИ МАРГАРИТУ, ОНА ШЕПТАЛА, ДАВЯСЬ СЛОВАМИ:
- НЕТ, НЕТ, НЕТ... НЕ БОЙСЯ НИЧЕГО... Я С ТОБОЮ... Я С ТОБОЮ... (ММ, 24).
Кто-то предсказывал ему, что перед смертью к нему придет Черный Монах... Не знаю, приходил ли он к Мастеру перед смертью, но в годы кризиса он к нему приходил.
«Представьте, какое совпадение. Еще до этого предсказания засел у меня в голове этот рассказ. И страшновато как-то все-таки, если уж никто не придет. Но что х<е поделаешь, сложилась жизнь моя так» (П.С.Попову. 14-21.IV.1932).
Когда спросил у Л.Ф. об Монахе, она ответила:
- Это из этой жизни... это его отец...
Как же я сам не догадался. Кто еще, как не отец, должен был в те моменты ходить в его мысли. Но можно ли узнать, зачем он приходил?
- Он приходил ею спасать... Он приходил напомнить, что надо покаяться...
в двух серьезных грехах... В отступлении от Бога... ну, наверное, так нельзя сказать... он никогда от Бога не отступал, в глубине души, но внешне это произошло... И еще... смех во время венчания... это привело к нестабильности в семейной жизни...
Л.Ф. поясняет: если бы не эти грехи, жизнь Булгакова сложилась бы иначе. Но тогда это был бы совсем другой Булгаков.
- Это был бы обычный человек, с обычными проблемами, очень добропорядочный, очень положительный. Но не было бы Мастера.
Не знаю, не уверен, узнал ли он приходившего к нему отца, но мать он узнал. В те самые дни, когда он думал о Черном Монахе, он пишет в письме:
«Мне неизвестно, знает ли покойная, что младший стал солистом-балалаечником во Франции, средний ученым-бактериологом все в той же Франции, а старший никем стать не пожелал.
Я полагаю, что она знает. И временами, когда в горьких снах я вижу абажур, клавиши, Фауста и ее (а вижу я ее во сне в последние ночи вот уж третий раз. Зачем меня она тревожит?), мне хочется сказать - поедемте со мною в Художественный Театр. Поках<у Вам пьесу. И это все, что могу предъявить. Мир, мама?» (П.С.Попову. 24.IV.1932).
Но Черный Монах должен был прийти все-таки к умирающему Чехову... А приходил ли к умирающему Булгакову кто-нибудь из его героев?..
- Приходили, говорит Л.Ф. Можно узнать конкретнее? Можно.
Из «Белой гвардии» - четыре мужских образа и один женский (Юлия), из «Дней Турбиных» - те же четыре героя,
из «Зойкиной квартиры» - Зойка, из «Бега», «Ивана Васильевича», «Батуми» - по одному герою...
- Нет, Мольера не вижу... Пушкин? О, да, Пушкин был с ним (100%)...
Кого-то из пришедших он, кажется, узнавал и пытался назвать... («Д о н к и й ход... дон кий ход...»). Кто-то остался неузнанным...
(«...видел людей, которых нет в к о м н а т е...»).
Спрашиваю о героях его последнего романа.
Мастер? - Да (100%)...
Иешуа?
-Да, этот помогал ему, помогал (94%), и надеялся, что поможет. Но... вот, совсем немного его участия не хватило, чтобы произошло полное покаяние. Полшага не хватило, чтобы преодолеть эту пропасть...
208
- ОН ПРОЧИТАЛ СОЧИНЕНИЕ МАСТЕРА, - ЗАГОВОРИЛ ЛЕВИЙ МАТВЕЙ... (ММ, 29).
Понтий Пилат?
Тоже присутствовал ( 52%).., Но этот склонял не в лучшую сторону.
Воланд и его свита ?
- Ну, эти... все 100%. Все они пришли в момент его ухода - все созданные им образы, и положительные, и отрицательные. И шла такая борьба! Если бы кто-нибудь, кто был рядом, молился о его душе, если бы кто-нибудь псалтирь читал - ему помогли бы... Но он слишком много создал этих своих демонов -и они пересилили...
- ВАШ РОМАН ПРОЧИТАЛИ, - ЗАГОВОРИЛ ВОЛАНД, ПОВОРАЧИВАЯСЬ К МАСТЕРУ... (ММ, 32).
«...А.Турбин, Кальсонер, Рокк и Хлудов (из «Бега»). Вот они, мои враги! Недаром во время бессонниц приходят они ко мне и говорят со мной: «Ты нас породил, а мы тебе все пути преградим. Лежи, фантаст, с загражденными устами». (В.В.Вересаеву; 27.VII.1931).
- Он поднимался, - говорит Л.Ф., - поднимался по лестнице, ему помогали... и он сам себе - покаяние у нею шло очень сильное... И он много - 91% -преодолел...
«Лестницу, поскорее, давай лестницу!..» - кричал перед смертью Гоголь («Гоголь в жизни», XVI).
«И дти! Вперед!» - кричал Булгаков.
Е.С.Булгакова рассказывала М.О.Чудаковой, что в один из последних дней он заставил ее собрать все свои рукописи и вынести из дому, чтобы зарыть в лесу. Она все собрала, связала, сделала вид, что выносит - и оставила связки между двумя выходными дверями, а когда он заснул - внесла назад (ЖМБ, с.669).
«Почти накануне смерти он потребовал снять с себя рубашку. Почему-то он думал, что в рубашке они могут его увезти, а без рубашки нет...» (с.670).
9 марта.
«...накануне ночь и день были ужасные, ночь напролет ни он, никто глаз не сомкнул. А вот последнюю ночь он проспал, с докторским уколом наркотика, мною, и Люся поэтому тоже отоспалась. Некоторые наркотики на него перестали уж действовать, он не засыпает, а вчерашний какой-то другой наркотический препарат вот подействовал» (О.С.Бокшанская - А.А.Нюренберг. 9.III.1940).
«9-го марта врач сказал часа в три дня, что жизни в нем осталось два часа, не больше. Миша лежал как бы в забытьи. Накануне он безумно мучился, болело все. Велел позвать Сережу. Положил ему руку на голову. Сказал: «Свету!..» Зажгли все лампы»...
«А 9-го после того, как прошло уже несколько часов после приговора врача, очнулся, притянул меня за руку к себе. Я наклонилась, чтобы поцеловать. И он так держал долго, мне показалось - вечность, дыхание холодное, как лед, - последний поцелуй» (Е.С.Булгакова - Н.А.Булгакову. 16.I.1961; ДЕБ, с.322).
«Пульс - 60, дыхание - 8 раз в минуту. Просыпался, но не надолго. Что-то бормотал, но разобрать было нельзя. Болезненно реагировал на каждое прикосновение, кусал подушку. Искал руку, когда сидела рядом, на ласковые слова кивал утвердительно головой. Доктор Покровский отметил резкое ухудшение деятельности сердца и ухудшение дыхания. Холодные руки. Очень холодные ноги. Пульс - 52» (Е.С.Булгакова; ПДМБ, с.225).
«...я все время сидела на полу на подушечке - у его изголовья и держала его руку... Потом вышла в другую комнату, и В.В.Дмитриев попросил у меня разрешения рисовать. Он рисовал, а слезы заливали его лицо» (Е.С.Булгакова / М.О.Чудакова. З.ХI.1969; ЖМБ, с.650).
«Последний раз я вижу его умирающим в ночь с 9.III на 10.III. Вера приезжает ночью за мной на автомобиле...» (Н.А.Земская; ПГЖ, с.86).
ДОН КИХОТ. ...НЕТ, НЕТ, НЕ УТЕШАЙ МЕНЯ, АНТОНИЯ, ДОЧКА МОЯ, Я НЕ БОЮСЬ. Я ЕЕ ПРЕДЧУВСТВОВАЛ И ЖДАЛ СЕГОДНЯ С УТРА. И ВОТ ОНА ПРИШЛА ЗА МНОЙ. Я ЕЙ РАД. КОГДА САНСОН ВСПУГНУЛ ВЕРЕНИЦУ НЕНАВИСТНЫХ МНЕ ФИГУР, КОТОРЫЕ МУЧИЛИ МЕНЯ В ПОМРАЧЕНИИ РАЗУМА, Я ИСПУГАЛСЯ, ЧТО ОСТАНУСЬ В ПУСТОТЕ. НО ВОТ ОНА ПРИШЛА И ЗАПОЛНЯЕТ МОИ ПУСТЫЕ ЛАТЫ И ОБВИВАЕТ МЕНЯ В СУМЕРКАХ... (ДК, IV, 9).
10 марта.
«Утром 10-го он все спал (или был в забытьи), дыхание стало чаще, теплее, ровнее. И я вдруг подумала, поверила, как безумная, что произошло то чудо, которое я ему все время обещала, то чудо, в которое я заставляла его верить,
что он выздоровеет, что это был кризис. И когда пришел к нам часа в три 10-го марта Леонтьев (директор Большого театра), большой наш друг, тоже теперь умерший, - я сказала ему: «Посмотрите, Миша выздоровеет! Видите?»
А у Миши, как мне и Леонтьеву показалось, появилась легонькая улыбка. Но, может быть, это показалось нам... А может быть, он услышал?»...
- АХ, ТЫ, ТЫ, - КАЧАЯ РАСТРЕПАННОЙ ГОЛОВОЙ, ШЕПТАЛА МАРГАРИТА, - АХ, ТЫ, МАЛОВЕРНЫЙ, НЕСЧАСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК (ММ, 30).
«Через несколько времени я вышла из комнаты и вдруг Женичка прибежал за мной: «Мамочка, он ищет тебя рукой» - я побежала, взяла руку, Миша стал дышать все чаще, чаще, потом открыл неожиданно очень широко глаза, вздохнул. В глазах было изумление, они налились необычайным светом. Умер. Это было в 16 ч. 39 м. - как записано мной в тетради» (Е.СБулгакова -Н.А.Булгакову. 16.I.1961; ДЕБ, с.322).
«Пульс - 42. С 10 часов утра лежит в одном и том же положении на спине, левая рука вытянута вдоль тела, правая согнута в локте и опирается на подушку рядом с головой. Глаза не совсем прикрыты, рот полураскрыт, дыхание неравномерное: короткий вдох и длинный выдох с хрипотой. Пауз нет. Дышит не очень громко, но в соседней комнате слышно ясно. Судорог нет. Лицо спокойно, нет страдальческого выражения...
Начал двигаться беспокойно в 16 ч. 10 минут. Было несколько сильных судорог, от которых снова страдальчески изменилось лицо, и он дважды заскрежетал зубами. Когда судороги кончились, начались сильные предсмертные крики. Пульс упал, стал неровным, еле слышным.
16 часов 39 минут. Миша умер» (Е.С.Булгакова; ПДМБ, с.225).
«Мы слышали из нашей квартиры, как он умирал. Тревожные голоса, вскрики, плач. Поздним вечером с балкона была видна зеленая лампа, покрытая шалью, и люди, бессонно и скорбно озаренные ею.
Потом однажды, как это бывает всегда, вдруг страшный, бессильный, пронзительный женский вопль. И вынос тела по стертым, узким, надстроечным ступенькам» (Е.И.Габрилович; ВМБ, с.345-346).
«Он умер 10-го числа, без двадцати минут пять, днем. После сильнейших физических мук, которые он терпел в последнее время болезни, день смерти его был тих, покоен. Он был в забытьи или под действием наркотиков, которые ему все время впрыскивали, чтоб он не терпел болей, под утро заснул, и Люсю тоже уснуть заставили, дали ей снотворного. Она мне говорила: проснулась я часа в два, в доме необыкновенная тишина и из соседней комнаты слышу ровное, спокойное дыхание Миши. И мне вдруг показалось, что все хорошо, не было этой страшной болезни, просто мы живем с Мишей, как жили до болезни, и вот он спит в соседней комнате и я слышу его ровное дыхание. Но, конечно, это было на секунду - такая счастливая мысль. Он продолжал спать и очень спокойно, ровно дышать. Часа в 4 она вошла в его комнату с одним большим их другом, приехавшим в этот час туда. И ОПЯТЬ ТАК СПОКОЕН был его сон, так ровно и глубоко дыхание, что - Люся говорит: подумала я, что это чудо (она все время ждала от него, от его необыкновенной, непохожей на обычных людей натуры) - это перелом, он начинает выздоравливать, он поборол болезнь. Он так и продолжал спать, только около половины пятого по лицу прошла легкая судорога, он как-то скрипнул зубами, а потом опять ровное, все слабеющее дыхание, и так тихо-тихо ушла от него жизнь» (О.С.Бокшанская - А.А.Нюренберг. 12.III.1940).
* * *
Начатое еще в 1930 году, 28 декабря, стихотворение «Funйrailles» («Похороны») дописала смерть.
То была попытка исповеди и поэтического осмысления прожитой жизни: НАДО ЧЕСТНО СОЗНАТЬСЯ...
То был взгляд сквозь десятилетие - в морозный март 1940 года: В ТОТ ЖЕ МИГ ПОДПОЛЬНЫЕ КРЫСЫ ПРЕКРАТЯТ СВОЙ ФЛЕЙТНЫЙ СВИСТ, Я УТКНУСЬ ГОЛОВОЙ БЕЛОБРЫСОЮ В НЕДОПИСАННЫЙ ЛИСТ.
И взгляд вглубь себя, покаянный и вопрошающий одновременно, и еще куда-то, сквозь себя, и вновь - в будущее:
НЕ РАЗ ПОГАНОЙ ЛОЖЬЮ Я ПАЧКАЛ УСТА ТЕМНА И НЕ ЧИСТА
ПОЧЕМУ ТЫ ЯВИЛСЯ ПОВИТЫЙ ПОЧЕМУ РАЗДРОБЛЕН ЮТ ТЫ В БОЮ УБИТЫЙ
МЕНЯ ОБНИМЕТ МОНАХ
ВСПОМНЮ АНГЕЛОВ, жгучую водку
И УДАРИТ <МНЕ> ГАЗОМ
В ПОЗОЛОЧЕННЫЙ РОТ.
ПОЧЕМУ ТЫ ЯВИЛСЯ НЕПРОШЕННЫЙ
ПОЧЕМУ ТЫ <НЕ КОНЧАЛ> НЕ КРИЧАЛ
ПОЧЕМУ ТВОЯ ЛОДКА БРОШЕНА
РАНЬШЕ ВРЕМЕНИ НА ПРИЧАЛ?
И, наконец, взгляд и вопросы вверх:
ЕСТЬ ЛИ ДОСТОЙНАЯ КАРА ПОД ТВОИМИ УДАРАМИ Я, ГОСПОДЬ, ИЗНЕМОГ
почему ты меня не берег?
почему он меня подстерег?
Комментариев нет:
Отправить комментарий